Провокаторы.

Незадолго до 1917 года в странах Европы скопилось около четырех-пяти тысяч политических эмигрантов из России. В. основном это были матерые противники царского режима из числа вечных студентов, провизоров, несостоявшихся торговцев, недоучившихся раввинов и попов, успевших побывать за решеткой.

Большинство из них общественно полезным трудом не занимались, жили в, европейских столицах, время проводили в праздном бездельи и бесконечных спорах, изредка собираясь на свои сходки, именуя их съездами, и не брезговали получать средства на безбедную жизнь из любых источников, даже от открытых врагов России.

Возможно, царское правительство не обращало бы внимания на эту злобную кучку своих противников, если бы они не засылали в империю платных убийц и профессиональных разбойников. Организованные и направленные ими банды нападали на мирных жителей, грабили банки, сжигали имения, убивали тысячи людей. То тут, то там падали от взрывов бомб и револьверных пуль общественные и государственные деятели, за что организаторы убийств получали от дельцов всемирной финансовой олигархии и сионизма миллионные суммы денег.

Особенно большой вред наносили так называемые революционеры народу своими подстрекательскими действиями. Доведенные до отчаяния нищетой и бесправием, люди начинали погромы, массовые грабежи и убийства. Такие выступления, как правило, заканчивались насилием, кровью, расстрелами, каторгой.

Поэтому департамент полиции старался зорко следить из Петербурга за делами своих политических противников, стараясь принять необходимые меры по пресечению террористических актов на самой ранней стадии приготовления. Основными поставщиками оперативной информации из революционных партий были сами революционеры, состоявшие тайными платными агентами царской охранки. По заявлениям высших чинов полиции в партии социалистов-революционеров (эсеров) каждый второй являлся платным осведомителем, а у социал-демократов (большевиков и меньшевиков) — каждый третий. И это не являлось преувеличением. Дальнейший ход событий подтвердил обоснованность подобных заявлений.

Таким образом, почти половина всех революционеров, с одной стороны, подрывала царское самодержавие, а с другой — помогала ему бороться с революционным движением, что по своей сути являлось провокаторством. Кроме того, часть тайных осведомителей полиции являлась одновременно агентами спецслужб Америки, Англии, Германии и Франции. Департамент полиции знал о двурушничестве своих тайных помощников, но часто закрывал на это глаза, ставя вопросы безопасности государства выше нравственных принципов.

На содержание тайной полиции царское правительство денег не жалело. Например, один из лидеров партии эсеров сионист Евно Азеф получал в департаменте полиции России жалованье больше царского министра. Одновременно он получал миллионы от еврейских общин и американских капиталистов за организацию убийств политических и общественных деятелей в империи. Он организовывал молодых, неискушенных людей в группы, снабжал их бомбами, а потом выдавал полиции, получая за каждый «предотвращенный» теракт десятки тысяч рублей.

В российской полиции было немало чиновников, знавших тайных осведомителей, ненавидивших их за преступную деятельность. Однако выступить против тайных агентов было делом чрезвычайно рискованным. Во-первых, этот чиновник мог немедленно быть убитым сторонниками агента. Во-вторых, выдача секретного сотрудника расценивалась по имперским законам как выдача гс«сударственной тайны и каралась длительным сроком лишения свободы на каторге.

И тем не менее, нередко рискуя собственной жизнью и свободой, чиновники полиции сообщали революционерам о предателях в их рядах. И хотя агенты тщательно оберегались департаментом полиции, искусно конспирировались, их имена зашифровывались и известны были только очень и очень узкому кругу высших чинов министерства внутренних дел, ответственные чины полиции вычисляли предателей среди революционеров и выдавали их. Самый ощутимый удар по полицейской агентуре нанесли чиновники по особым поручениям Михаил Бакай (1907—1908 гг.) и Леонид Меныциков (1909—1911 гг.). Выехав за границу, они опубликовали имена около 400 платных осведомителей царской охранки, чем нанесли непоправимый ущерб всему политическому розыску на много лет вперед.

Меньшиков выдал заведующего бюро всей заграничной агентуры Аркадия Гартинга (он же Абрам Геккельман, потом Ландезен) как бывшего провокатора в среде революционеров, отправившего на виселицу и каторгу своих товарищей по партии. А бывший директор департамента полиции А. А. Лопухин выдал эсерам наиболее ценного осведомителя Е. Азефа (1908 год), за что был арестован, а затем осужден к пяти годам каторжных работ, замененных царем на ссылку

В статье «О неопубликованных шпионах» Л. Меньшиков писал за границей, что он передал специальным представителям партийных центров списки лиц, известных ему как агенты царской полиции: социал-демократам сообщил 90 фамилий. Бунду (еврейская партия) — 20, эсерам — 25, польским партиям — 75, кавказским организациям — 45 и финляндским — 20.

Разоблачения платных осведомителей департамента полиции произвели на общество удар грома среди чистого неба. Разразился скандал внутри империи и за границей. Общественность ряда стран потребовала от своих правительств удаления отделов царской охранки. Ряд высоких чинов полиции были уволены со службы. Государственная дума потребовала от правительства отчета о деятельности тайной полиции и, в частности, отчета Председателя Совета Министров П. А. Столыпина.

Столыпин признал существование в революционных партиях платных осведомителей, высоко оценил их помощь полиции. Он открыто заявил, что полиция не внедряет своих агентов в ряды социалистов, наоборот, сами революционеры предлагают свои услуги чиновникам департамента, и правительство идет на сотрудничество с этими лицами, потому что предотвращенный ими вред значительно превышает суммы, выплачиваемые казной этим людям.

«Тут в предыдущих речах все время повторялись слова «провокатор», «провокация», и вот, чтобы в дальнейшем не было никаких недоразумений,— провозгласил Столыпин перед депутатами думы,— я должен теперь выяснить, насколько различное понимание может быть придано этим понятиям. По революционной терминологии всякое лицо, доставляющее сведения правительству, есть провокатор. В революционной среде такое лицо не будет названо предателем или изменником, оно будет объявлено—провокатором. Это прием не бессознательный, это прием для революции весьма выгодный. Во-первых, почти каждый революционер, который улавливается в преступных деяниях, обычно заявляет, что лицо, которое на него донесло, само провоцировало его на преступление, и, во-вторых, провокация сама по себе есть акт настолько преступный, что для революции не безвыгодно, с точки зрения общественной оценки, подвести под это понятие действие каждого лица, соприкасающегося с полицией. А между тем правительство должно открыто заявить, что оно считает провокатором только такое лицо, которое само принимает на себя инициативу преступления, вовлекая в это преступление третьих лиц, которые вступили на этот путь по побуждению агента-провокатора...»

В стране революционеров шла междоусобица, они постоянно подозревали друг друга в предательстве, и когда произошла в России февральская революция, Николай II отрекся от престола, они бросились в архивы царской охранки, стараясь там обнаружить списки платных осведомителей. Часть революционеров рванулась в полицейские архивы, чтобы отыскать свои собственные доносы на товарищей, боясь, что они попадут в руки журналистов и будут опубликованы. Не зная основ делопроизводства департамента полиции, фактически так ничего и не выяснив, они, опасаясь разоблачения в будущем, подожгли в Петрограде бесценные документы. В этой общей суматохе нашлись предприимчивые лица, которые телегами вывозили полицейские дела, которые сейчас находятся за границей.

Когда сведения о падении царского режима дошли до Парижа, активисты политической эмиграции решили захватить архив заграничной охранки. Однако по горячим следам захват документов почему-то не состоялся, и только после того, как Временное правительство в России захватил масон А. Ф. Керенский, эмигрантский комитет получил от него разрешение на разбор архива и выявление секретных сотрудников департамента полиции за границей. К этому времени часть важных документов бесследно исчезла.

Отдел заграничной охранки департамента полиции помещался на первом этаже русского консульства в Париже. Члены созданной эмигрантской комиссии сняли на дверях печати консула и личную печать заведующего отделением Красильникова. Затем отомкнули два замка, открыли таинственные двери и, еле сдерживая волнение, вошли в две сравнительно небольшие смежные комнаты. Одна имела два зарешеченных окна, другая — одно. Вдоль стен стояли высокие, до потолка шкафы с документами, два шифоньера с карточками и каталогами, шкаф красного дерева со старыми делами, письменными донесениями агентов, альбомами фотографий известных революционеров, три письменных стола с пишущими машинками и массивный несгораемый сейф.

Не откладывая ни минуты, члены комиссии поспешили изучить совершенно секретные бумаги. С жадным любопытством они лихорадочно перелистывали агентурные дела, донесения, в том числе и на них самих. Всем нетерпелось найти фамилии предателей, узнать суммы денег, полученных иудами в охранке, но их ждало разочарование. Большинство тайных осведомителей полиции писали свои доносы печатными буквами или приклеивали слова, вырезанные из газет. Вместо фамилий и имен они письма подписывали псевдонимами: «Гретхен», «Скос», «Россини», «Невер», «Моей», «Корбо», «Шернатье», «Ней», «Шарни» и т. п. Кто скрывался за этими кличками, членам комиссии определить не удавалось. Они даже не могли установить, были ли это мужчины или женщины. Провозившись с документами бесполезно несколько дней, изрядно все перепутав, члены комиссии обратились за помощью к бывшему чиновнику по особым поручениям департамента полиции Л. П. Меньшикову, который проживал в Париже.

Очень не хотелось революционерам допускать к этим документам бывшего охранника, но без его профессиональной помощи они сделать ничего не могли. Л. П. Меньшиков на протяжении десятка лет собирал по кронам сведения о тайных осведомителях, тщательно зашифровывал собственным шифром и в 1909 году, уезжая за границу, тайно вывез свои записи. Обнародовав имена платных осведомителей за границей, Л. П. Меньшиков нанес департаменту полиции значительно больший ущерб, чем все революционные партии вместе взятые.

С его помощью работа эмигрантской комиссии пошла веселее. За сравнительно короткий срок удалось выявить в парижском архиве имена более ста тайных осведомителей. Однако часть их осталась неизвестна: слишком осторожны и предусмотрительны были некоторые из них...

Если после февральской революции Временное правительство образовало Чрезвычайную комиссию, которая занималась вопросами провокации в революционном движении, то после Октябрьского переворота руководство партии большевиков эту комиссию разогнало, архивы закрыло, имена тайных осведомителей не публиковало. А потому нынешняя публикация призвана ликвидировать исторический пробел.

Существует мнение, что обнародовать имена изменников, ирово заторов нецелесообразно, потому что у них есть дети, а они не несут ответственности за своих родителей. Нам нет нужды перекладывать вину родителей на детей, но изменникам следует помнить о своих детях, которые потом проклянут своих родителей. И еще, отдельные платные агенты заработали на революции миллионы и обеспечили богатую жизнь не только своим детям, но и внукам. Жена Азефа — Люба Менкина — после изобличения ее мужа как величайшего убийцу и провокатора с двумя сыновьями уехала в Америку, где зажила в роскоши.