|
Недавно свет увидела новая книга Александры Марининой "Чувство льда". "Эта книга о преступлении против близких, которые всегда совершаются "во имя любви к ним", и "ради их же пользы" – говорит писательница. Как появилось такое название - "Чувство льда"? Почему именно семейная сага? Означает ли новая книга уход писательницы из жанра детектива? На эти и другие вопросы отвечает Александра Маринина.
- Марина Анатольевна, расскажите, пожалуйста, о вашей новой книге. - Спасибо, что проявили интерес к книге и дали возможность сказать о ней несколько слов. Это не детектив. Это не Каменская. Это не Дорошин. Это что-то вроде "Тот, кто знает", но немножко другое и примерно в два раза меньше по объему. Это семейная история, в ней есть какая-то своя тайна, которая появляется на первых страницах и раскрывается не в самом конце книги, а постепенно, на протяжении всего повествования – поворачивается к читателю то одной своей стороной, то другой... Тайна не кровавая. Не то, что, например, кто-то пятьдесят лет назад убил отца, сына, брата, мужа и все пятьдесят лет мучается и боится, что его поймают. Совершенно нет. Тайна потому и осталась тайной, что поступок был некрасивый. Но не криминальный. Собственно, детективного, то есть того, что читатели привыкли находить в моих книгах, там совсем немного. Уже ближе к концу появляется... не хочется сказать "труп"... но факт убийства человека. И появляется на очень короткое время лишь в небольшом количестве эпизодов. В книге абсолютно новые персонажи, прописанные довольно схематично, потому что они не планируются мной ни в какие дальнейшие книги, а лишь для этой конкретной книжки. И само убийство нужно было не для того, чтобы его раскрывали – в общем-то, раскрывали его достаточно быстро, – а для того, чтобы показать как главные герои, те люди, которые больше всего интересовали меня в процессе написания книги, на ситуацию отреагировали. То есть я хотела как бы положить еще один, может быть, самый главный валун в их характер. Чтоб уж было понятно совсем до конца – кто они, что они, как они чувствуют.
Книга действительно о том, как навязанные нам всей нашей цивилизацией, всей нашей культурой, стереотипы мышления и, самое главное, словесные стереотипы, которые заставляют нас ДУМАТЬ так, как мы говорим, хотя на самом деле слова означают совершенно другое, так вот эти стереотипы управляют нашей жизнью, лишают нас самостоятельности мышления... И в результате мы совершаем поступки, которые действительно калечат нашу жизнь. - Марина Анатольевна, откуда такое название книги? Что оно означает? Почему "Чувство льда"? - Когда впервые надеваешь коньки, выходишь на лед и начинаешь пытаться что-то там сделать, естественно, ничего не получается. Лед уходит из-под ног, лед нахально лезет тебе в лицо, в локти, в спину и хочет ударить побольнее. Может возникнуть ощущение, что это враждебная такая субстанция, которая тебя никогда не примет и которая только и норовит тебе сделать гадость. По мере тренировок, по мере того, как меняются твои физические кондиции, и ты становишься более готов, постепенно появляется то, что называется "чувством льда". Это когда ты выходишь на лед и чувствуешь его каждым миллиметром, каждым микроном лезвия конька, чувствуешь его каждой мышцей, каждым капилляром... И ты прекрасно понимаешь, ЧТО нужно сделать, чтобы получилось то или это, и КАК нужно себя вести, чтобы лед не двинулся тебе в лицо, в коленку. Ты его чувствуешь как хорошего партнера. Не как врага, который норовит поставить подножку, а как хорошего партнера. Определение, что такое "чувство льда", вынесенное в эпиграф книги, взято из учебника Алексея Николаевича Мишина "Фигурное катание". Этот учебник так и называется. Я его внимательно прочитала, нашла очень много интересного и полезного для себя – не как автора, а как просто для человека. Особенно это касается психологической подготовки фигуристов. То есть я вдруг начала понимать, что такое фигурное катание... Я вообще фанатка этого вида спорта, с детства "болею". Хотя никогда сама не каталась, даже в руках коньков не держала. Не хочу сказать, что разбираюсь, но болею. Однако только после прочтения учебника я поняла, что такое вообще психология фигуриста. Поэтому я сделала свою главную героиню бывшей спортсменкой – фигуристкой. У нее именно эта самая особенная психология: программа должна быть докатана до конца. Что бы ни случилось, как бы ни было больно, сколько бы раз ты не упала. Даже если ты понимаешь, что провалила все элементы, которые только можно было провалить в этой программе, что оценки выше двух ты не получишь никогда – даже тогда уходить нельзя. Программа должна быть докатана до конца, чего бы тебе это ни стоило. Даже с риском потерять сознание от боли... Ну и так далее. Это такая особенность, которая присуща далеко не всем людям, но тем, кто занимался фигурным катанием, она присуща очень серьезно. И потом эта черта характера живет с человеком всю жизнь: "до конца!". Даже если бессмысленно, даже если больно, страшно... все равно – до конца! Еще одна немаловажная деталь фигурного катания – то, что, наряду с физическими кондициями, необходима постоянная работа мозга. Великая Татьяна Анатольевна Тарасова сказала в прямом эфире: "Спортсмен тренируется ногами, но выступает головой". Я записывала все ее слова, когда она комментировала Олимпиаду в Турине. И все 4,5 минуты, если это произвольная программа, и 2,5 – если короткая, он не столько ногами выступает, сколько все время думает. Он постоянно контролирует ситуацию – конек, мышцы, голову, плечи, руки, сам лед, чтобы не въехать в бортик. Все это нужно все время видеть, все время рассчитывать и понимать... И умение одновременно работать мышцами и головой – оно присуще далеко не каждому человеку, а тот, кому не присуще, просто не может стать фигуристом. Это тоже оставляет отпечаток на характере, на менталитете, на образе жизни. Все, что делает моя героиня, прямо вытекает из ее характера – характера бывшей фигуристки. Так вот, вернемся к названию. "Чувство льда". В каждом из нас может возникнуть только тогда, когда мы перестанем воспринимать окружающую нас жизнь, людей, их поступки, то, как складывается наша судьба, как враждебный лед, который только и норовит нам поставить подножку, сделать так, чтобы мы упали и так далее. Если перестроить свое мышление, свои взгляды на самого себя, на свою жизнь, на окружающих людей, и относиться к ним по-другому (как именно – написано в книге), то эта самая враждебная жизнь, которая не дает нам дышать, развиваться, делать карьеру, быть счастливыми в личной жизни, – эта жизнь становится нам не врагом. Мы начинаем ее чувствовать каждым волоском, каждым ноготком, каждым миллиметром своего тела. Каждой извилинкой мозга мы приобретаем то самое чувство льда, после которого можем идти по этой жизни уверенно и спокойно. И точно знать, когда оттолкнуться, когда закончить разбег, когда сгруппироваться, когда приземляться. Вот поэтому такое название. - А кто были ваши кумиры в фигурном катании? Как вы объясните тот факт, что в последнее время в мире интерес к этому виду спорта упал? Удастся ли, по вашему мнению, его возродить? - Что касается кумиров, то, когда я была юной девицей, лучше Кренстона для меня никого не было. Он не поднимался выше пятого места в мировых чемпионатах, потому что был художник – профессиональный, действительно. Он очень плохо катал "школу", а в произвольной программе был, конечно, невероятно артистичен, силен... И он, на мой взгляд, все-таки был родоначальником всего того, что мы видим сегодня. Я живу на свете долго и очень хорошо помню то фигурное катание, когда сочетание хореографии с музыкой было прорывом, чем-то новым. С этим не соглашались, за это ругали, за это могли снизить оценки. В нашей стране первым таким прорывом, я думаю, был Игорь Бобрин. Бобрин не боялся музыки, он был первым, кто начал кататься под такую... не очень мелодичную, но очень спорную музыку. Под такую... ТАКУЮ музыку. Есть фигуристы, выступление которых я смотрю с большим удовольствием, независимо от того, настолько они в форме, в ногах, настолько успешно они выступают на соревнованиях. А есть фигуристы, которые мне, скажем так, менее интересны. Я наблюдаю за их выступлениями как болельщик, чтобы посмотреть – получится - не получится, сделает - не сделает. Что касается падения интереса к фигурному катанию во всем мире, то я настолько в этом смысле не в теме, что просто не знаю, ни чем это вызвано, ни будет ли какой-то новый толчок интереса к этому виду спорта после, например, "Танцев на льду" или "Звезд на льду"... Но, мне кажется, то, что делает Второй канал в этом смысле, – более правильно, чем то, что делает Первый. В программе Второго канала каждый новый тур содержит обязательный элемент фигурного катания. Нам его показывают, нам его объясняют, и мы начинаем, по крайней мере, уметь его видеть. Если мы в принципе испытываем интерес к этому виду спорта, то, каждый раз глядя на выступление соревнующихся мастеров, мы знаем – ага, вот это называется, допустим, "шаг с выпадом". Для того чтобы выполнить этот элемент нужно вот так прыгнуть, быстро вращаться и вращаться на одной точке. Нам этого раньше никогда не объясняли. На Первом канале ничего не комментируют – они просто катаются, шоу. - Вы говорите, что никогда сами не стояли на коньках и не катались. Тем не менее, уже более-менее профессионально вошли в тему. Но если бы вам предложили принять участие в проекте "Звезды на льду" или "Танцы на льду", вам было бы интересно согласиться? - Никогда, вы что! Во-первых, я не стою на коньках совсем. Я уверена, что хотя бы какие-то элементарные навыки – координация движения, равновесия, у людей, участвующих в этом проекте, есть. Я бы ни за что не согласилась ни на танцы на льду, ни на просто танцы на полу. Мы только что говорили о гении и злодействе, которые две вещи несовместные... Так вот, Маринина и спорт – это тоже две вещи несовместные. У меня абсолютно не тренированные мышцы, не развитая координация. То есть она развита ровно настолько, насколько это может быть у пианистки: пальцы правой и левой руки с ногами. Не более того. Я тут предприняла попытку танцевать фламенко... Когда я поняла, что ноги должны двигаться на шесть счетов, а руки – на четыре, я пришла в ужас. Я стою перед зеркалом и пытаюсь привести руки в соответствие с ногами. Ноги на шесть счетов двигаются отлично, руки на четыре счета сами по себе тоже двигаются очень красиво, вместе – никак! Какие там танцы на льду... - Как вы определите жанр новой книги? - Я могла бы сказать, что это семейная сага. Вот "Тот, кто знает" – это чисто семейная сага с точки зрения жанра: повествование начинается в 1965 году и последовательно, из года в год, доходит до 2002 года. Там нет скачков и прыжков. Здесь же такая подача материала не соблюдена... Поэтому семейной сагой это можно назвать очень условно. Действие начинается сегодня, сейчас, в конце февраля 2006 года, двадцатого февраля, если быть совсем точной... Двадцать третьего как раз выступали наши женщины на Олимпиаде в Турине. Моя главная героиня сидит и смотрит это выступление со своим сыном и бывшим тренером. Мне понятно, когда это все происходит. Но для того, чтобы были понятны судьбы героев и их характеры, постоянно идут возвраты в прошлое – первый к 1975 году, второй к 1978 и так далее. Эти возвраты выстроены хронологически, но перебиваются большими эпизодами из сегодняшнего дня. Поэтому я не знаю, можно ли такую книгу назвать семейной сагой. Но в принципе, это семейный роман с элементами саспенса. Я бы сказала так. - Когда автор создает свои произведения, у него в голове складываются какие-то образы, выстраиваются сюжеты... Уводят ли вас в сторону ваши герои, играют ли они какую-то собственную роль во время появления текста? Если это случается, то как и почему? - Очень редко мне так везет, чтобы, когда я начинала писать книгу, я знала, чем она точно кончится. Иногда это бывает. Так было в книге "Убийца поневоле". Я точно знала, какой будет финальная сцена, и все, что происходило в книге, методично к этой сцене подтягивала. Если финальной сцены в голове нет, именно сцены как завершающего аккорда, то нет точного понимания, к чему все должно быть подтянуто. Тогда герои, конечно, могут пойти вразнос. И не потому, что они выходят у меня из-под контроля. А потому, что я выхожу из-под контроля сама у себя. В принципе, персонажи, до того как я начинаю писать, уже выстроены в голове: понятно, в какой семье воспитывались, какие были детские обиды, чем болел, какие книги читал. Это все продумано и придумано. Но я же человек ленивый, и все это записывать мне бывает лень. Приходиться все держать в голове, а многого ведь не удержишь. Поэтому все это продумывается – где-то до глубокой проработки деталей, а где-то очень схематично. Когда пишешь, мозги-то постоянно работают. И вдруг приходит в голову какая-то идея: "О! Вот какой бы мог быть эпизод, который именно поэтому выработал у героя такое понимание, такую черту характера..." И я начинаю этот эпизод выписывать. Пока выписываю, понимаю, что помимо того, что мне только что пришло в голову, это событие повлияло и на других участников. Они тоже должны будут как-то измениться относительно того, что я придумала заранее. Могут появляться новые черты характера, какие-то особенности, которые заставляют героев говорить непредусмотренные мной слова и совершать непредвиденные заранее поступки... Но, безусловно, ситуацией я как-то владею. - Есть ли в этой книге герой, похожий на вас? - Персонажей, похожих на меня, в этой книге нет. Есть герой, который мыслит похоже – это тот самый персонаж, который читает лекции, проводит семинары и издает свою книгу. Я свои собственные мысли вложила в его уста. При этом совершенно естественно, что он может быть и не прав, так же, как и я могу быть не права. Из всего, что говорит этот персонаж по имени Андрей Филоновский, очень много вещей неоднозначных, которые подаются мной не как бесспорная истина, а как ход мысли, который предлагает читателю задуматься самому и найти свое собственное решение. Совсем не обязательно думать так, как думает Филоновский. Важно то, что он обозначает проблему, а уж как ее обдумывать и к каким прийти выводам – это дело читателя. Точного ответа не будет, но будет о чем поговорить и подумать... - Означает ли ваша новая книга то, что вы ушли из детектива? Вы говорите, что надо изменить наше сознание в правильном направлении... Как психолог, вы можете сказать, как это сделать? - Если бы я знала, как это сделать – я была бы лауреатом Нобелевской премии (смеется). Какие-то шаги в этом направлении описаны в книге. Один из персонажей – человек, посвятивший всю свою жизнь обдумыванию этого вопроса. Он занимается тем, что читает лекции, проводит семинары, пишет книгу, в которой изложены его идеи. Какие-то куски из этих семинаров, отрывки из этой книги, есть в тексте... Безусловно, это не все, что я могла бы сказать по данному вопросу, но мне показалось неуместным давать слишком много подобного материала в эту семейную историю. Может, если я захочу изложить еще какие-то мысли, я найду возможность это сделать в следующей книге, в частности в той, которую я задумала писать сейчас и которая тоже будет семейной историей. Я не могу сказать, что я ушла из детектива. Просто в каждый момент, когда я пишу книгу, я пишу то, что мне хочется. Если у меня настроение писать детектив, я пишу его с большим удовольствием. Когда настроение писать семейную историю, которые я очень люблю читать, пишу ее. Несколько лет назад я написала длинную семейную историю "Тот, кто знает", после которой я благополучно вернулась к детективу. Я в этом смысле человек настроения – что мне хочется, то и пишу. А по поду изменения нашего мышления... Всегда были какие-то стереотипы, которые людям навязывались, и люди считали обязательным им следовать. Независимо от того, хочется им или не хочется, согласны они или не согласны. Но не следовать им – как это так?! Это же невозможно! Ибо семьдесят лет советской власти очень сильно нас испортили. Общество, как известно, было тоталитарным, и было совершенно точно понятно, как думать надо и можно, а как думать не надо и нельзя. В книге очень много примеров подобного рода. Я приведу один, чтобы было понятно, о чем речь. Александр Сергеевич Пушкин лет чуть менее двухсот тому назад, примерно сто восемьдесят, сказал: "Гений и злодейство - две вещи несовместные". И поехало. Семьдесят лет советской власти и, после нее, пятнадцать лет перестройки нам внушают: Ну как же, Пушкин же сказал! Значит, гений не может быть злодеем, а злодей не может быть гением! Именно в таком плане нам преподавалось все, пока мы учились в школах и в высших учебных заведениях: Маркс сказал – это правильно, Ленин сказал – это правильно, Достоевский написал – это абсолютная истина... Как Достоевский может быть не прав? Он же гений! Как Пушкин может быть не прав – он же гений! Пушкин может быть не прав. Очень даже сильно! Он гениальный поэт, но совершенно не гениальный психолог, и не гениальный человековед. Пушкин вообще во всем этом очень плохо разбирался. Судя по тому, как коряво он выстроил свою личную семейную жизнь, человековед он был абсолютно никудышный. Да простят меня пушкинисты... С тем, что он гениальный поэт, никто не спорит. Все остальное может быть оспорено, и со всем остальным можно не соглашаться. Это такая маленькая догмочка, которая сидит у нас в головах, и мы совершенно не умеем критично всего этого осмыслить. У нас полностью отсутствует умение осмысливать то, что происходит, то, что нам говорят, что мы видим и слышим. Еще одна очень распространенная догма: женщина должна иметь детей, она должна быть матерью. Лев Николаевич Толстой Соню назвал "пустоцветом", потому что она не рожала... Он же гений, он же не может быть не прав! И пошло-поехало: женщина, у которой нет детей – женщина ущербная, она неправильная. А женщина, которая рожает – правильная. Еще одна догма, тоже понятная и близкая всем: женщина не может первой заявить о своем интересе к мужчине. Женщина должна быть гордая, целомудренная, скромная. Она должна сама покорно ждать пока мужчина проявит в ней интерес. Это догма тоже. Мыслим-то мы именно так. И если кто-то берет на себя смелость сказать: а почему так? Почему женщина не может первой заявить о своем интересе к мужчине? Почему она не может ему что-то предложить? Почему она не может дать ему понять первая? Ну почему? Ведь вроде как все понимают, что ведь глупость. А никто не смеет... А та, которая смеет – та тут же подвергается нападкам подруг, родственников, других мужчин. Другие мужчины сразу же называют ее вполне понятным и очень непечатным эпитетом, подруги говорят: "Ты что с ума сошла! Ты идиотка, ты должна быть гордой!" Мама начинает хлопать дверью и говорить... ну, что говорит мама, все знают. Это все крошечные вещи, а есть вещи гораздо более глобальные. То, что у тебя много денег, означает то, что ты успешный, раз ты успешный – ты достоин уважения, если ты достоин уважения – ты хороший человек. Все одно и то же... Разве все богатые – хорошие люди? Понимаем, что нет. При этом сами стремимся заработать как можно больше денег, чтобы доказать всем окружающим: у нас все в порядке, мы хорошие, достойные уважения люди. Это какое-то клише идиотское, которое сидит в головах и заставляет нас строить свои жизни совсем не так, как нам хочется. Совсем не по тому пути мы идем, для которого предназначены, и занимаемся не тем делом, к которому душа наша лежит. Мы совершенно не думаем о том, что если всю жизнь будем заниматься делом, которое любим – то умрем счастливыми. А если мы будем делать то, что нам не нравится – мы, может, и станем главой корпорации, но будем жутко несчастными. Нам очень страшно, что о нас скажут родители, окружающие, соседи, коллеги по работе. Мы наступаем себе на горло, совершая такие поступки, которые гарантируют нам, что ничего плохого про нас не скажут. В принципе, свой крестовый поход против мифов я начала с введения такого персонажа, как Игорь Дорошин, который первый заявил во всеуслышание: "А мне наплевать, что про меня скажет начальник!" Настя Каменская ему говорит: "Игорь, ведь все же думают, что вы берете взятки! Вы скрываете от своих коллег абсолютно честный источник доходов, ездите на БМВ и носите ботинки от Кензо... Вы что, с ума сошли?! Все же уверены, что вы берете взятки". Он говорит: "Ну и пусть! Да наплевать мне, что обо мне думают! Мне важно, чтобы я работал, как я считаю нужным, и чтобы люди мне доверяли и жили спокойно. А что думают про меня коллеги, мне совершенно все равно". На Настю – женщину, выросшую в советское время при тоталитарном режиме и отягощенную вот этим самым зашоренным мышлением, наполненным мифами и страхами, такой разговор производит, конечно, впечатление шока. Она долго потом приходит в себя и после начинает потихоньку что-то пересматривать и перестраивать... Для Насти, как женщины в системе МВД советских времен, всегда было важно, что про нее скажет начальство. Значение имеет лишь то, что ты думаешь о себе сам. Если ты уверен, что поступил правильно, так, как велит твоя душа, и тебе самому перед собой не стыдно, значит все, что говорят остальные, никакого значения не имеет. Насте трудно это принять и с этим смириться. Любому человеку, выросшему в советское время, это понять и принять трудно. Но мне кажется, что это сделать все-таки надо. Если мы не хотим, чтобы рано или поздно нас опять увели в тоталитаризм, нужно уже сейчас начинать перестраивать свое мышление. Нужно учиться критически осмысливать то, что нам с детства кажется неоспоримым. Потому что мы не выработали у себя навыков самостоятельного мышления. - Вы говорите о свободе... А должны ли быть все-таки какие-то ограничители, рамки у этой свободы? И если да, то какие и почему? - Во-первых, я очень не люблю слово "должно". Давайте его из нашей дискуссии исключим. Во-вторых, есть совершенно замечательная формула, не мной придуманная, но многократно разными людьми озвученная: "Ваша личная свобода кончается там, где начинается свобода другого человека". Это абсолютно логично, абсолютно, на мой взгляд, правильно. В-третьих, когда я говорю о свободе, я не имею в виду свободу "что хочу – то и делаю, и на вас на всех мне наплевать". Речь же идет не об этой свободе. Речь идет о свободе принятия решения, когда ты прислушиваешься только к своей душе и к себе самому, а не к тому, что скажет пресловутая Марья Алексеевна. Речь не об этом. А о том, что если тебе говорят, что принято считать так-то, поэтому ты должен сделать то-то, ты в этот момент включаешь всю свою свободу и не слышишь слов "принято считать" и "должен". Ты просто оцениваешь ситуацию и думаешь, как поступить, чтобы ты сам для себя остался тем, кем бы ты хотел в этой ситуации все-таки быть. Честным, приличным, порядочным и так далее... Из нашего лексикона нужно изгонять массу слов, потому что цивилизация, в которой мы живем – я не имею в виду тоталитарный режим Советского Союза, я имею в виду весь современный мир – очень замусорена словесными штампами. Причем, мы даже не вдумываемся, что имеется в виду, когда нам это говорят. Знаете, я всегда в таких случаях привожу один пример: "Я должен идти с женой на день рождения тещи. Мне так не хочется, но я должен". Вместо того чтобы сказать членораздельно: "У тещи день рождения. Моя жена хотела бы, чтобы я пошел вместе с ней. Ей это будет приятно. Это будет приятно моей теще. Но мне этого ужасно не хочется. У меня другие планы: сегодня по телевизору футбол. У меня не дочитан политический детектив. И вообще, я страшно устал на работе, у меня завтра ответственные переговоры, я хочу отдохнуть и раньше лечь спать. У меня есть выбор: поступить эдак или поступить так. Пойти с женой к теще, с риском того, что я не высплюсь, пропущу этот футбольный матч и не дочитаю книжку. Но зато моя жена будет довольна, и дома не будет скандала. Или все-таки попытаться им это объяснить и сделать так, как нужно мне, но притом, что дома будет напряжение и возникнет какой-то конфликт. Что для меня важнее: дочитать детектив, или чтобы дома не было конфликта? Подумал я и решил: да черт с ним, детектив я дочитаю завтра, зато дома у меня будет спокойно. Я себе говорю честно: я психологические конфликты переношу плохо, поэтому для меня все-таки важнее, чтобы жена была довольна. Так что, пожалуй, лучше я пойду к теще". Вот это называется свободный выбор. Вот за эту свободу я ратую – за свободу принятия решений, осознанную и честную. Записала Валентина Грекова
|
|
